Замыкая круг… (10.08.2019)

Марк Заозёрный — Вокруг Онежского Озера

Всё-таки это будет в первую очередь текст для самого себя. И если вдруг он будет доступен кому-то из вас, друзья мои, — ну, считайте, что это будет жестом высшего доверия, но жестом непроизвольным, случайным. Бессмысленным и судьбоносным, как, наверное, бессмысленна и судьбоносна вообще любая случайность.

Итак — можно считать,что я просто поехал обкатывать Стича. Стич, или точнее, Stitch Prime 275A-U (это его полное имя) — это престранный велосипед. По цене и месту приобретения — это типичный ашанбайк. По техническим параметрам — вполне годный аппарат, свойства которого и хотелось распробовать, раз уж купил. Всё остальное — все мысли, все ощущения, все всплески прошлого и всё, во что не раз с изумлением утыкалась мысль в эти пять дней — было незапланированным и спонтанным, и само по себе удивляло не меньше, чем свойства обкатываемого железного коня.

На багажник был навьючен дежурный набор — минимум еды и одежды, палатка (адские свойства которой я описывал в воттоваарской эпопее, и к которым ещё вернусь) и свежеприобретённый спальный мешок. Собственно, формат «велоштанов» — дело для меня новое абсолютно, трёхчастный багажный мешок приехал с Алиэкспресса за два дня до выезда и волновал только одним: выдержит его непонятный хлипкий багажник, или вся конструкция крякнет где-то в середине похода, и начнётся веселье? Забегая вперёд, скажу, что всё прошло нормально и компоненты не подвели.

С самого начала были жуткие терзания по поводу маршрута и его направления. С конечной точкой неясностей не было, ею явственно виделись петроглифы Бесова Носа. Неясным был собственно путь: 400 км севером через Медгору или 330 — югом через Вознесенье — Вытегру. Связываться с оштинской грунтовкой в начале пути решительно не хотелось, и руль как-то сам собой повернулся в сторону объездной дороги и трассы «Кола».

Выехав на Лесной, осознал, что жёлтая жилетка так и осталась валяться в прихожей. Возвращаться не хотелось (давняя примета — «пути не будет»), покупать в Леруа было невероятно лень, и в итоге вернулся-таки домой. Ехать без неё, предвидя 700 с лишком километров автодорог, возможно — ночных, как-то показалось недостойно. Таким образом, окончательный старт экспедиции был дан 10 августа в 09:15.

Управляемость и катимость Стича, отягощённого примерно двадцатью килограммами груза, оказались выше всяких похвал, он вёл себя даже спокойнее привычного и насквозь знакомого стелса. Это радовало. Меньше радовало другое: северный ветер. Свернув на объездную, я ощутил его присутствие в полной мере. Во-первых, он был явственно сильным. Во-вторых, он определённо не планировал прекращаться. В-третьих, он был холодным, а я был в шортах и футболке. Наконец, он дул практически строго навстречу, и ужас был в том, что с ним мне предстояло взаимодействовать примерно 150 километров. Где-то через час езды, подъезжая к развязке у «Долины зайцев» со средней скоростью 22,4 км/ч вместо уже привычных 26 с хвостиком, я в полной мере оценил его коварство. Впрочем, путь и не обещал быть лёгким, и этот ветер даже, пожалуй, придавал благородства всей безумной затее.

Памятуя свои прошлые поездки и рекорды (суточный максимум — 226 км [Гирвас этой весной], максимально быстрый рывок — 127 км [Кондопога седьмого июля с.г.], максимальная поездка с пешими прогулками без вела — 375 км за три дня [Воттоваара]) и состояние после них, я грубо прикинул этапы маршрута так:

1 день — Петрозаводск — Медвежьегорск — Сандармох, после визита туда — поиск места для ночёвки и ночёвка (200 км);
2 день — от стоянки до Пудожа, дальше Каршево — Бесов Нос — стоянка на Кладовце (200 км);
3 день — пешие прогулки по мысам, если повезёт с погодой — купание в озере, ночёвка там же;
Возможно провести там же ещё день в зависимости от погоды, компании на стоянке и так далее.
4 (5) день — выезд обратно на Каршево и, в зависимости от состояния, настроения и погоды — либо обратный маршрут на север, либо движение на юг через Вытегру до Вознесенья, переправа на пароме через Свирь и стоянка в любом подходящем месте неподалёку от Вознесенья, в любом случае до въезда в Карелию (190 км);
5 (6) день — остаток пути (где-то 120 км).

Проезжая мимо Кондопоги, я уже был почти убеждён, что намеченный план не сбудется. Благодаря дружескому противодействию Борея и гружёному багажнику средняя скорость болталась где-то около 22 км/ч и явно не собиралась расти. Поэтому решено было действовать по обстоятельствам. Обстоятельства были прекрасны: через 100 км кончилась знакомая часть дороги, и после Гирваса трасса заметно полезла вверх. Первое ощущение — что после подъёма должен начаться спуск. Вместо этого наверху показываются болото, ещё болото, несколько речек, и понимаешь, что никакая это не вершина, а так, нормальное состояние земной поверхности. Грустно, но продолжаешь ползти, стараясь не роптать.
На одной из остановок всё-таки вытаскиваю джемпер: в футболке становится невыносимо.

Где-то ближе к вечеру, перед большой развязкой на Медвежьегорск и Юстозеро (привет воттоваарской поездке) вижу впереди велосипедиста, который топает пешком, катя рядом навьюченный багажником-«штанами» велосипед. Какое-то время беседуем, идя рядом. Имён друг друга не спрашиваем, но велоколлега оказывается москвичом, побывавшим на Гирвасе и Киваче и движущимся теперь на медвежьегорский вокзал. Он не особо спешит, а у меня впереди ещё какая-то неопределённость с местом стоянки и выполнением задуманного километража. Ясно одно: Сандармох однозначно откладывается на завтра, но сегодня надо максимально к нему приблизиться, и сделать это относительно засветло. Желаем друг другу счастливого пути и разъезжаемся.
Вскоре впереди показывается редкий для наших краёв знак 1.28, за которым виднеется пробитое в скале ущелье, где проложено полотно дороги. Очень подмывает забраться наверх и что-нибудь оттуда пофоткать, но что сил, что времени, честно говоря, немного. Скалы снизу доверху расписаны граффити в стиле «здесь был Вася». Некрасиво, конечно, но даже и в этом есть какая-то прелесть.

Почти сразу начинается спуск, в конце которого виднеется заветная развязка. Сверяюсь с указателем и велокомпом — и там, и там 169 км. Хотя по наблюдению за километражными столбиками выяснилось, что велокомп настроен слегка криво, измерял окружность колеса я довольно грубо и портновским метром, в итоге велокомп завышает скорость и дистанцию примерно на 4,5%. Надо не забыть перемерить более точно.

За поворотом меня ждёт объявление, что я теперь нахожусь на федеральной трассе А-119 «Вологда — Медвежьегорск». Дорога со свистом уносит меня вниз. Вдоль неё оборудованы тротуар и высокий полосатый поребрик. Кроме того, она отчаянно узкая, но с прекрасным асфальтом. Тут же обнаруживается и указатель: Повенец — 19, Пудож — 188, Вологда — 608 км. Последнее меня интересует мало, а вот Пудож будет контрольным ориентиром второго дня поездки.

Медвежьегорск встречает мохнатыми крутыми холмами, действительно напоминающими огромных спящих зверей, каким-то уютным обаянием и ощущением милой ухоженности. Знакомиться с городом, увы, некогда, и пролететь его приходится с единственной остановкой — возле «Пятёрочки», где я пополняю запас лимонада — на сей раз это Fresh Cherry — и покупаю полкило ванильных сушек и полкило сахара (который так почти и не пригодится и будет привезён домой, правда, слегка раскрошившимся и увлажнённым ночными росами, туманами и палаточным конденсатом). Около магазина меня окликает знакомый голос, и я вижу дядьку, с которым пару недель назад беседовал в «Ленте» на тему продающихся там велосипедов. Показываю ему на своего Стича в доказательство того, что и правда езжу на лентабайке, тепло прощаемся, и я еду дальше. Время восемь вечера, час до заката, а у меня полная неопределённость.

Проскакиваю Лумбуши. Деревня производит жуткое впечатление. Часть домов брошена и разрушается, где-то живут. Вокруг — видимо, бывшие советские колхозные пашни. теперь они заброшены и до самого горизонта заросли адской травой — борщевиком Сосновского. Борщевиковый лес трёхметровой высоты производит угнетающее впечатление и вызывает только одно желание — бежать прочь без оглядки; очень уж агрессивный вид у этого страшного растения. Мерзость усиливается характерным видом кустов: центральный зонтик расположен ниже боковых кистей, и кажется, словно скелеты неземных монстров накидываются на прохожих с воздетыми над головой кулаками. Борщевик на возделанной некогда северной почве чувствует себя вольготно, а вот ничто иное рядом с ним уже не растёт. Это, конечно, дичь.

Сразу за Лумбушами дорога выводит в Пиндуши. Тут цивильнее, даже стоят пятиэтажки. Навстречу мне проезжает медвежьегорский городской рейсовый автобус №1 «Ж/д вокзал — Пиндуши». Посёлок я пролетаю не останавливаясь, и вскоре на обочине узкой дороги вижу указатель на Сандармох. Таким образом, план почти выполнен. Навстречу мне из-за поворота неожиданно выезжает компания правильно экипированных велосипедистов — человек шесть-семь, уже не вспомню (и не посмотреть, регистратор не работал), среди которых — и мужчины и женщины среднего возраста, и совсем юные девчата. Приветливо здороваемся, не останавливаясь и ни о чём не расспрашивая друг друга, и едем в свои стороны.

Солнце готовится закатиться. В паре сотен метров после асфальтовой отворотки к мемориалу обнаруживается уходящая в сосновый бор грунтовая колея. Убеждаюсь, что она никак не соприкасается с территорией печально знаменитого урочища (до него около километра), и, дождавшись, когда на трассе не будет машин с любопытными водителями, ныряю в лес. Метрах в двухстах от дороги нахожу ровную полянку, покрытую ягельником и цветущим вереском, и останавливаюсь располагаться на ночь.
Время — девять вечера. Дистанция по велокомпу — 190 км. Первый день путешествия окончен.

Утро начинается пробуждением где-то в начале шестого. Ощущения от спального мешка более чем приятные, от палатки — знакомые уже по прошлому году: опять все стенки покрыты конденсатом. Выбираюсь наружу. Вокруг красиво, мокро от росы и очень холодно. Костром не согреться: лес наисушайший и молодой, вода в обозримом пространстве отсутствует в принципе, как и дрова. Соответственно, жечь нечего и тушить тоже нечем. Подхожу к велику, смахиваю с велокомпа росу и малость обалдеваю. Ясное дело, что градусник велокомпьютера — прибор абсолютно неадекватной точности, но увиденное взбодрило не хуже чашки кофе. Понятно, что китаец заметно врёт (я же, в конце концов, воду смахивал с экрана, а не лёд отскребал), но смотреть всё равно весело.

Рассудив, что никто не потащится в воскресенье в шесть утра в лес, где нет ни грибов, ни ягод, спокойно оставляю велик и палатку на месте, забираю с собой маленький рюкзачок с деньгами, документами и электроникой и отправляюсь на мемориальное кладбище Сандармох.

Про Сандармох можно писать бесконечно много, а ещё лучше — не писать ничего. Нынешнее наше общество явно утратило навыки работы с историей и не понимает, что делать с её фактами. Утаивать после восьмидесятых-девяностых уже невозможно, переписывать — гнусно, отмалчиваться и отворачиваться — тоже, наверное, не красит. По большому счёту, наверное, каждый должен коснуться подобных страниц истории и побывать в подобном месте. Не прочитать чьё-то мнение, чьи-то слова, чьи-то экспертные заключения, а именно коснуться лично. Многие вопросы тогда перестанут возникать, и многих трагедий, возможно, удастся избежать в будущем. Не потому, что удастся осознать чудовищную цифру в девять с лишним тысяч человек, расстрелянных здесь, на этом клочке земли, в 1937-38 годах (это, наверное, неосознаваемо и невообразимо), а просто оттого, что начинаешь осязаемо чувствовать ценность каждого человеческого существа на этой земле. Не различая национальностей, имён и званий. Тут где-то закрадывается мерзкая мыслишка, что господа из РВИО под патронажем Мединского, роющиеся там прямо сейчас (прим. — с 12 по 20 августа), заняты совершенно не тем делом, и в историю всё-таки войдёт, и уже вошёл, Юрий Дмитриев, а не эти странные люди, доказывающие невесть что неизвестно кому. Но не моё, наверное, дело судить кого бы то ни было, тем более — стоя на том месте, где просто шкурой чувствуешь какую-то невозможную жуть, тянущуюся от тех судов и «троек» Особого совещания восьмидесятилетней давности. Достаточно, на мой взгляд, просто коснуться толстенной, огромной, книги в часовне и понять, что это — не Библия, в ней нет священных текстов и витийств пророков, в ней вообще ничего нет, кроме алфавитного списка самых разных фамилий и имён тех, кто навсегда остался и навсегда останется здесь, да скупых фактов с датами: родился… профессия… осуждён… расстрелян… реабилитирован… Собственно, вот тут, перед этим чудовищным списком, в голове, в сознании и должен, наверное, выстраиваться некий собор мыслей, не вычитанных, не преподнесённых, а вознесённых прочтением хотя бы малой толики этого свода имён и долженствующий защищать наше настоящее и будущее от повторения любой бесчеловечности. Наверное, должен, хотя — выстраивается ли?..

Так же, как и пришёл — через лес, через зарастающий песчаный карьер, по цветущему вереску и белому мху, напоминающему снег, возвращаюсь к себе, упаковываю палатку и вещи, и ровно в восемь утра выезжаю на трассу.

Про дорогу второго дня пути в принципе почти нечего написать. Северного ветра нет. Это плохо, но это нормальное свойство ветра: с удовольствием дуть навстречу и благополучно прекращаться, когда разворачиваешься. Еду я уже на юг. Трасса скучна почти так же, как и «Кола», и отличие только в одном: она уже, граница знаменитого ПКПЧ (правого края проезжей части, так рьяно обсуждаемого велосипедистами после правок ПДД 2014 года) довольно долго совпадает с краем асфальта, и при наличии одновременно попутного и встречного транспорта приходится то и дело нырять на обочину. Обочина здесь тоже неудобная, между нею и полотном дороги заметная «ступенька», но это детали. Культура должна оставаться культурой, и, если можешь пропустить авто — отчего бы его и не пропустить. Там же, где нет сплошной по центру и встречка свободна, я и не пытаюсь покидать асфальт.

В Повенце привлекает внимание любопытное сочетание военного мемориала с деревянной церковью своеобразной архитектуры. Церковь, впрочем, новая, пушка меня тоже не слишком занимает, и я забираюсь на верхотуру ко второму шлюзу Беломорканала, через который идёт дорога. Объект стратегический, фотографировать его нельзя, поэтому запечатлеть разницу уровней воды и шлюзовые сооружения не получается. Регистратор стоит не на шлеме, а довольно низко на руле, смотрит исключительно вперёд, поэтому не цепляет ничего интересного, кроме деревянной поверхности сооружения.

От Повенца до Пяльмы дорога выглядит построенной совсем недавно, и на этом отрезке у неё вполне комфортная ширина: за разметкой достаточно места для велосипеда, а попутные легковушки при желании могут разъезжаться со мной, не выходя на встречку. Встречаются впрочем, довольно наглые герои движения, но таких за всю поездку было не больше пары экземпляров. Если контролировать дорогу и предвидеть поведение водителей — то в целом не смертельно. Хотя иногда и неприятно.Автор ограничил доступ к видео0:12

Забравшись вверх в Габсельгу, устраиваюсь на остановке и занимаюсь регулировкой ходовой части. Утром было лень и холодно, теперь тоже не жарко, хотя и солнечно — это даже на остановочной лавке нацарапано, но повизгивание заднего тормоза и тарахтение подсохшей цепи надоедают. Не без труда пролезаю сквозь спицы мультитулом к винту регулировки, а цепь пропшикиваю любимой WD-40. Банка с вэдэшкой, кстати, та самая, прошлогодняя, купленная в Сопохе по пути с Воттоваары. Ближайшие сутки я еду в тишине, развлекаемый только меняющимся рельефом дороги и редкими шутками дорожников. Как вам этот чудесный медвежьегорский медведь-снеговик?

Постоянно проезжая сквозь болота, раз за разом ловлю себя на любопытстве, не растёт ли там чего-нибудь интересного. Потеплевший в целом климат подкидывает феерические сочетания ближних растений и фона: скажем, на обочине — небесно-синие васильки или исполненный ласковой сиреневатой голубизны цикорий, а за ними — нормальное карельское болото. Наконец не выдерживаю, ставлю велик и лезу через кювет рассмотреть местность поближе.

Кочки укрыты пышным багульником, голубика, как под Петрозаводском, кудряво зеленеет и почти без ягод, больше ничего интересного не вижу, но физически ощущается присутствие змей, так что встреча с прекрасным экземпляром Vipera berus ничуть не удивляет и не пугает. Техника дурит, фотоаппарат то мажет, то отказывается фокусироваться, и звезда болот наконец теряет терпение и аккуратно скрывается в недрах кочки. Ну и ладно. Вылезаю из болота и еду дальше.

Как-то незаметно въезжаю из Медвежьегорского в Пудожский район.

«В сей утомительной прогулке проходит час, другой (дополню классика — третий, четвёртый, шестой…), и вот…» заканчивается запас жидкости в бутылке. Надежда отыскать сельпо с продуктами как-то улетучилась: трасса, как и положено современной федеральной автодороге, проносится мимо посёлков и деревень, лишь стреляя указателями то вправо, то влево. Делать крюк куда бы то ни было — хоть в Пяльму, хоть в Чёлмужи — совершенно не тянет, особенно при виде того, как асфальт в сотне метров от развилки превращается в пыльную грунтовку. В конце концов я начинаю присматриваться к пересекаемым речушкам не только с точки зрения их чудесных названий (р. Куржа, р. Лундожма, р. Туба (надо, кстати, обрадовать фоткой тубиста-однокурсника), р. Филиппа (вообще неожиданно), но и с точки зрения качества воды. К некоторым речушкам я спускаюсь, и тогда видна изнанка дорожного хозяйства — скажем, криво забитые сваи.

Лето, кстати, странное: несмотря на то, что оно невероятно холодное, да и дождей вроде хватало, оно сухое. Это видно и по придорожным канавам, и по лесным колдобинам, и по ручьям и речушкам. По Лундожме плывут какие-то бурые хлопья, похожие на торф, Куржа тоже не вдохновляет мутностью, а вот вода в Тубе в сравнении с ними выглядит симпатично.

Тут нужно лирическое отступление на санитарно-эпидемиологическую тему. Понятно, что ни на одном уроке ОБЖ ни один здравомыслящий человек не скажет, что сомнительного вида речная вода из-под моста на автотрассе может годиться для питья в необработанном виде. С другой стороны — без воды и ни туды и ни сюды, а где ж её взять. Поэтому в таких случаях приходится запускать исключительно собственную языческую самонадеянность. В конце концов, жили же столетиями крестьяне, вверяя урожай силам природы, скотину — лешим и домовым, собственное благополучие — ещё каким-то энергиям, позднее — причудливой смеси древних обрядов с канонами православия. Есть, опять же, мнение, что мысль вполне материальна и может воздействовать на физические объекты — скажем, именно благодаря такому воздействию не портятся святая вода или пасхальные яйца. Шутки шутками, мистика мистикой, но поговорить с рекой прежде, чем зачерпнуть оттуда воды — дело не лишнее. В общем, как ни крути, а два литра этой воды, весьма сомнительной на вид, очень меня выручили и не дали никаких последствий. Хотя вот здесь очень не лишним будет привинтить плашку:
«Не пытайтесь повторить — опасно для жизни!»

Через шесть часов пути сбоку на косогоре показывается небольшой малинник, уже помятый не то сборщиками из местных, не то каким-то охочим до ягод зверьём. Ближайшие двадцать минут посвящаю малине. Это неплохая замена обеду и отличное дополнение к речной воде. Хочется прихватить вкусняшку с собой, но безумно лень потрошить сумки, искать там контейнер, вытряхивать сложенную в нём мелочёвку — поэтому ограничиваюсь объеданием кустов и качусь дальше. Обтрескаться, кстати, умудряюсь так, что аж в горле першит. Но это вроде не простуда (ещё чего не хватало), поэтому не беспокоюсь — хотя на ближайшей ночёвке состояние напомнит о себе ещё раз, но без последствий.

Посёлок Пудожгорский оказывается опять в стороне, многообещающий указатель «0,1 км» указывает на бетонную стену какой-то лесопилки, украшенную откровениями местных тинейджеров (- «Алёна, я тебя не люблю» — «Предатель»), и на тучу пыли, поднятой проехавшей машиной. Понимаю, что туда мне тоже не надо, и продолжаю путь по трассе.

В Песчаном просто невероятно красиво, хотя заметно, что это некогда обширное село тоже, кажется, понемногу приходит в запустение.

Уже довольно давно наблюдаю в кювете мощные кусты смородины, судя по виду — чёрной, где она растёт вперемежку с черёмухой. Лезть в канаву совершенно неохота, да и наверняка там скапливается всякая дорожная грязь. Но когда вскоре после проезда Песчаного смородиновые заросли оказываются на отдалении от полотна и не в канаве, с интересом отправляюсь туда. Мероприятие оказывается не зряшным, смородина спелая, сладкая и её полно. Поступаю с ней так же, как давеча с малиной и, довольный, еду дальше.

Вскоре после смородины, одолев очередной подъём (492-й км от Вологды), оглядываюсь и понимаю, что забрался на какую-то изрядную вершину. Вдалеке сзади виднеется, вне всякого сомнения, Онежское озеро — и оно, оказывается, находится о-о-очень глубоко внизу.

В Авдеево, помимо прекрасно обустроенных переходов и остановок на трассе (собственно, так не только там, а и всюду — дорогу содержит управление трассы «Кола», и всё везде типовое, родное и одинаковое), обнаруживается новомодное укрепление срезанного холма: кромка обложена блоками из оцинкованной проволочной сетки, которые набиты колотым камнем. Не знаю, что будет с этими кубиками с прошествием времени, они и сейчас несколько деформированы, — но смотрятся они живописно и, как теперь модно говорить, атмосферно. Выезд же из посёлка вызывает в памяти сцену из прокофьевской «Дуэньи»:

— Что за насекомое?
— Мендоза.
— Кто?
— Мендоза. Гнилою рыбою торгует…

Сбоку показывается комплекс домиков с вывеской «Приём рыбы». Домики какие-то полуфабрикатные: не то недостроенные, не то полуразваленные. Рядом видна ещё вывеска — «Рыба копчёная». На дорогу накатывает волна специфического амбре, которое никак не способствует желанию познакомиться с продукцией поближе.
От Авдеево до Пудожа дорога несколько напоминает американские горки. Ровных участков почти нет, а чередуются довольно лихие спуски и заметные подъёмы. К чести китайских инженеров надо заметить, что Стич катит отменно, и на спусках накатом разгоняется до 40-45 км/ч.

Перед развилкой на Стеклянное стоит до безумия странный указатель. Вообще этот вид дорожных щитов — отдельная тема для размышления. Как, по какому принципу они расставлены — известно, видимо, только тем чиновникам, которые утверждали их перечень и схему размещения. Ладно, шут с ним, с «Onega Lake» — бесполезно нынешним грамотеям доказывать, хоть со словарём, хоть с картой в руках, что Онего — это Онего, а Онега — это город и речка в Архангельской области. Но, извините, любой, кто ездил хоть раз к петроглифам не по бумаге и карте, а по поверхности планеты, скажет, что: а) к знаменитым наскальным рисункам вообще нет проезда (а когда был — был не отсюда, а от Каршево); б) по указателю можно через 27 км приехать на правый берег Водлы, и это замечательно. Потому что мысы с изображениями находятся в 16-18 километрах южнее устья Водлы — как бы на левом её берегу. И паром, существовавший между Шалой и Стеклянным в советские времена, в XXI веке не действовал, кажется, ни минуты. То есть желающим что-то посмотреть нужно будет искать в Шале катер — либо для переправы через Водлу и дальнейшего пешего путешествия, либо для доставки по озеру на все 18 км и обратно.
(Есть ещё третий вариант — приехать-таки в Стеклянное и заползти на Кочковнаволок. Говорят, там есть несколько рисунков, но плохо сохранившихся и трудно обнаружимых. Можно попытать удачи. Я, кстати, с детства мечтал посмотреть на этот мыс и полазать по его скалам, но так и не довелось).

На очередном подъёме — о дьябло, что же это за ужасы-то, — размышляя, откуда такой бардак с рельефом (вроде при СССР почти до Пудожа — до Подпорожья, не свирского, а нашего, карельского — по Водле плавала трёхпалубная «Ладога», то есть на реке не было порогов и перекатов — значит, и местность по логике должна быть ровной), вижу впереди велосипед.

Это оказывается не турист, а местная жительница на сыновнем односкоростном дорожном стелсе, возвращающаяся из лесу. В лесу, соответственно, ей попалось немного дикой смородины, чуток грибов, и удалось поймать несколько рыбёшек в реке. Обсуждая сушь, холод и неурожай в лесах, мы неторопливо движемся в направлении Пудожа. Движемся большей частью пешком, потому что дорога продолжает подниматься вверх, а стелс моей попутчице неудобен. Плюс у неё, как выясняется,скверно закреплён на багажнике рюкзак, и время от времени он оказывается то на боку колеса, то на земле. В конце концов около самой городской черты Пудожа он отваливается окончательно и перекочёвывает к хозяйке на спину. Прощаемся и разъезжаемся — полесовщица домой, а я в направлении центра городка к магазинам.

Пудож прекрасен. Его я тоже проскакиваю, не задерживаясь, как и Медгору. Время опять же закатное, впереди очередная неизвестность с ночёвкой, а воспоминания о городе ещё мелькают в памяти с 2009 года, когда довелось провести здесь достаточное количество часов в ожидании пересадки с шальского автобуса на петрозаводский, возвращаясь с того же Бесова Носа.

Городок славный и запоминающийся своей солидной и неспешной древностью, каким-то хорошим благородством. И, хотя пролетаю его и мельком, успеваю заметить и вспомнить и Садовую улицу, и восхитительный сад из громадных берёз, и прекрасные маленькие домики, обступившие дороги, и стоящий поодаль собор Александра Невского с окружающим его мрачноватым заросшим кладбищем. Как-то тепло греют душу дорожные указатели, звучащие по-северному прозрачно, но уже без явных финно-угорских корней: Вологда, Вытегра, Каргополь… Вот что забылось за 10 лет (а может, просто не зацепилось за память тогда) — это прелестные миниатюрные домики с совершенно не деревенскими четырёхскатными крышами. Они в этот раз повергли меня в абсолютный восторг.

Автор ограничил доступ к видео3:49Проезжая сквозь Пудож…

Наконец встречаю замечательную просторную Водлу, на другом берегу которой уже расстилается влажный закатный туман. С этой стороны я встречаюсь с нею впервые: в детстве все встречи происходили на шальской пристани правого берега, куда причаливала «Ладога», а позже — кометы; то же самое было и в 2007 году, а в 2009 г. я умудрился проскочить шальские края вообще без касания этой свободной реки: на Кладовец нас забрасывал корабль КНЦ РАН, в Шале как-то сразу погрузились на автобус до Пудожа, а прогулка по Пудожу так и не довела до близкой встречи с Водлой, хотя она всё время была где-то вблизи. Поэтому на какое-то время замираю перед въездом на двухсотметровый мост.

Сразу за мостом — шальский поворот, начинающийся с подъёма в деревню Филимоновскую, за которой расстилаются приводлинские приволья, укрытые рыжим от солнца туманом. До онежского берега 36 километров. Ехать ночью через посёлок, потом ещё воевать впотьмах с береговыми песками, чтобы остановиться на ночёвку где-то на берегу — не вариант. Поэтому решаю присмотреться к характеру придорожного леса и при случае нырнуть куда-то в сторону берега Водлы. Стич весело катит по трещиноватому асфальту с трясучими пломбами недавнего ремонта прямо на заходящее солнце. Пять, десять, километров — а ничего подходящего так и не видно.

Наконец в сторону реки в местечке, которое Яндекс утром наделит симпатичным именем Шалуха, уходит грунтовая колея. Из любопытства суюсь туда и через сотню метров обнаруживаю полянку, которую какой-то местный предприниматель превратил в свалку опилок от лесопромышленного заводика. От добра добра не ищут: чисто, мягко, сухо, и вряд ли в ночь с воскресенья на понедельник сюда повезут очередной самосвал отходов. Цепляю Стича к деревцу покрупнее (вокруг скучное лиственное мелколесье) и, расставив палатку на опилках, заваливаюсь внутрь.
Время 20:41, на велокомпе — 395 км.

Утро третьего дня, как и накануне, встречает солнцем и прохладой, на часах полвосьмого. Костра, само собой, опять не предвидится — в куче-то опилок. Так что и воскресенье обошлось без зонтагфойера, и в понедельник себя нечем обогреть. Конденсатной воды в палатке сильно больше, чем накануне, а вот велокомп показывает не минус три, а плюс восемь. Всё равно холодно, Foreca свидетельствует, что ночью было +1 по Цельсию.

Навигатор с его весьма схематичной картой показывает, что я нахожусь прямо в воде, то бишь в Водле. При этом кусты — достаточно густые, и за ними не просматривается ничего, похожего на реку. Голоса лодочников и звуки моторов слышны отчётливо, но не так чтобы сильно близко. (По Яндексу получается, что до кромки воды от палатки — 42 метра, но это я уже потом выяснил чисто из любопытства).

В восемь пятнадцать выезжаю с безумной идеей в голове: Яндекс показывает идущую в объезд Шальского дорогу на гигантскую вырубку мыса Чёрного — ту самую, что так испортила вид на его «осетровый» профиль при подплытии на комете к Шале. Памятуя сложности с перелазом через мыс по тропам, хорошо помнящиеся ещё с 1983 года, раздумываю, не рискнуть ли сунуться туда, избавив себя и от пяти километров песков, и от части скалолазания с велосипедом. Решаю и в самом деле посмотреть, не принесёт ли мне пользы эта дорога, а пока наслаждаюсь видами Водлы и её притоков и проток — прямо с асфальта, вышедшего к самой кромке воды.

Дорога на мыс Чёрный, на которую я всё же полез, состоит из замечательного шальского песка. На ней много песка. Очень много песка.

Посреди песков и сосняка после небольшой свалки неожиданно возникает каменоломня. Как бы это написать… над лесом возвышается карьер? нет, не то что-то. В общем, здесь распиливают на блоки высокую гранитную скалу. Утром понедельника на объекте никого не наблюдается, однако из сарайчика показывается симпатичная, голосистая, но вполне мирная псина — тоже какого-то песчано-бело-жёлтого цвета. Оповестив округу о моём проезде, она скрывается в будке, из которой так больше никто и не выходит.

В конце дороги меня поджидает запланированное разочарование. Вырубка безобразно зарастает мелколесьем, пробираться через которое с навьюченным железным конём нет никакой возможности. Это обидно, потому что до береговой тропы через мыс отсюда — меньше четырёхсот метров, но эти метры совершенно непролазны.
Рассуждаю какое-то время, нет ли смысла закопать в диких кустах Стича и вещи (никто тут ничего не найдёт, это очевидно) и отправиться по мысам пешком, взяв с собой только электронику, документы и сушки с кока-колой. Этот вариант не нравится, потому что лишает возможности ночёвки где-либо, кроме окрестностей Шалы, требует непременного возврата к вырубке засветло, а это, как ни крути, 25 километров — а надо же ещё поползать по мысам. Разворачиваюсь и еду назад в посёлок, потеряв в итоге час времени и добавив к маршруту лишние 11 км.

Проезд через Шалу, знакомый с раннего детства, воспринимается как-то грустно. Часть зданий заброшена и разрушается, промзона уже не кипит работой. Магазины, впрочем, на своих местах, только теперь это не Пудожское райпо, а местная сеть «Онего».

Магазин мне не нужен (хотя он открыт и любопытно было бы зайти), и я проезжаю прямо на берег. На этом отрезке дороги ничего не изменилось — те же многоквартирные домики, те же сосны и песок вдалеке, та же кирпичная будка на берегу и то же бескрайнее пространство озера и песка. Помню неизменный детский восторг при каждой встрече с этим берегом, а ещё — отчаянное нетерпение скинуть рюкзак и одежду и кинуться по песку навстречу волнам. Сейчас этого желания не возникает совершенно — погода определённо холодная, невзирая на солнце, вода в озере — под стать погоде и манит, лишь пока не тронешь рукой.

Пока присматриваюсь к обстановке, из посёлка показывается худощавый дядька из местных, который тащит по песку дорожный стелс. Выкатив его на кромку воды, он садится и бодренько укатывает вдоль берега.
Что ж, стратегия понятна: ехать можно. Я, правда, кило так на двадцать потяжелее этого дядьки, и у него нет багажника, на котором висит ещё двадцать — но мокрый песок выглядит вполне надёжно.

Берег изменился. Брёвен нет — это ладно, их начинали убирать ещё в 1989 году, и в 2007-2009 их уже не было. Полоса песка широка как никогда — озеро в этом году стоит низко. Кое-где образовались стоячие лагуны, отделённые от озера сплошным песком. Ну, и плюс ко всему берег плотно укатан автомобильными колеями. В прошлом веке такого не могло быть в принципе, в 2007 — не припоминаю тоже, а вот десять лет назад местные уже катались по берегу, понастроив рыбачьих сарайчиков до самого Чёрного мыса. Впадающие ручьи и речушки прекрасно проезжаются прямо в седле, видимые колеи от транспорта позволяют не сомневаться в прочности песка. Хотя бывало, что в местах впадения ручьёв песчаные перемычки местами оказывались зыбучими, и в песок можно было запросто уйти по колено. Один раз, кстати, я всё-таки приехал в такое, погрузившись задним колесом до самого переключателя.

Ласковые онежские волны баламутят песок, плещутся в колёса, и уже спустя пару километров движения по урезу воды я еду с шикарным тракторным звуком, с которым песок и новенькая 27-скоростная трансмиссия уничтожают друг друга. Полчаса удовольствия — и пляж кончается. Я — в 380 метрах от тупика, в который упёрся на вырубке утром, в точке, где тропа ныряет с берега на скалы мыса Чёрный. Для начала в кустах обнаруживается машина и пара палаток, а дальше начинается самое интересное.

Несколько лет назад (вроде бы по рассказам получается так) каршевские жители, уставшие от наплыва джиперов, уничтоживших дорогу на Бесов Нос и катавшихся чуть ли не по самим скалам с рисунками, разобрали мост через приток Чёрной речки, после чего проезд к петроглифам оказался полностью перекрыт. Видимо, экстремалов это не смутило, и в ответ появилась колея от Шалы, которой раньше (по крайней мере, в 2009 году) не было. Плюс у неё, собственно, только один. Если раньше через Чёрный шло три тропы — красивая длинная береговая, уничтоженная пожаром, неудобная средняя с каменными уступами, мрачным ельником и грудами ледниковых валунов, и прекрасная верхняя, самая короткая и удобная, которую никогда не получалось найти, и эти тропы периодически терялись при проходе мыса — то теперь осталась одна, средняя, и потерять её в принципе невозможно.

Дальнейшая дорога не таит в себе ничего примечательного. После выхода с Чёрного путь буквально вываливается на берег с десятиметрового песчаного откоса (если честно, то не представляю, как с ним справляются автомобилисты) и идёт вдоль воды до следующей группы мысов. Там повторяется картинка перелаза через Чёрный, но уже в гораздо менее суровых декорациях.

Ещё одна радостная веха длинного пути и одновременно картинка из детства — это табличка перед Карецким Носом. В 1983 году она была свеженькая, в 2007 вроде бы как ещё прочитывалась, теперь это — продырявленный горе-стрелкáми и окончательно вылинявший лист металла, не несущий никакой информации. Тогда же, тридцать шесть лет назад, табличка была неоспоримым знаком того, что ты вступаешь в зону петроглифов, и что путь не подвёл, не обманул и вывел к цели.
Вот он, текст:Уважаемые товарищи!
Наскальные изображения Карелии
(петроглифы) — памятники мирового
значения, находщиеся под охра-
ной государства. Сохранить их — наш
долг перед грядущими поколениями.
Министерство культуры Карельской АССР

Карецкий разочаровывает. Что там происходило, я не знаю. Но скала с рисунками находится в очень странном состоянии. Петроглифы Карецкого Носа и так-то никогда не были мало-мальски прилично различимыми (разве только тогда, когда Надежда Валентиновна Лобанова обводила их мелом), но в этот раз всё ещё непонятнее. Полотно мыса выглядит так, как будто на нём раскладывал свои сети знаменитый пушкинский старик после процедуры «вернулся невод с одною тиной». Поверхность обмазана грязью с сетчатым рисунком и следами сапог, в углублении скалы находится и ошмёток сетки. Высмотреть в этих условиях на прямом солнечном свете хоть одно изображение совершенно нереально, хотя на Карецком у меня есть пара любимых картинок… Зато фантастические вкрапления и углубления скалы прекрасно видны, а их я тоже очень люблю, на других мысах нет таких причудливых каменных загогулин.

Впереди видны основные мысы с петроглифами — Пери и Бесов Нос. Проезжаю по песку почти до Пери, где дорога ныряет в лес, поднимаясь в заброшенную деревню. Хочется добраться через деревню до стоянки археологического лагеря на Кладовце у устья Чёрной речки, посмотреть, есть ли там люди и кто, и в зависимости от этого определяться с местом остановки. Но на скалах перед очередной грязной лужей, раскатанной внедорожниками, мне становится жутко тоскливо, и я поступаю излюбленным способом.

Стич с поклажей стаскивается с дороги и увозится по скалам вниз, в дикий лес, заваленный буреломом и выворотнями. Ничего красивого здесь нет, тропы далеко, даже если найдутся путники, охочие до грибов и ягод — они не полезут в эту чащобу, так что я вполне спокоен. Велик ставится под деревом, цепляется тросом, страхуется вторым замком, маленький рюкзак комплектуется необходимыми мелочами, и я отправляюсь на прогулку по мысам.

Цели во что бы то ни стало побывать везде и увидеть всё у меня нет. Радость узнавания уже состоялась, визит сюда имеет скорее ритуальный и спортивный, а не культурно-познавательный интерес. Поэтому сильно продолжительного времени на пребывание здесь я не отвожу, да и прогноз погоды говорит, что удовольствие бродить посуху к вечеру закончится. Надо что-то успеть.

Отправляюсь в дальнюю точку — на Кладовец. Путь лежит через заброшенную деревню. Если в 80-е там стояло немало довольно крепких домов, а десять лет назад в некоторые развалины можно было забираться, то теперь не осталось ничего, в зарослях малины и разнотравья просматриваются остовы трёх-четырёх изб. На стену кто-то прибил заламинированную фотку этого дома, сделанную в 1960-е годы. Неподалёку пышно разросся куст чёрной смородины, который я помню с первого знакомства с деревней. Тогда он был довольно небольшим и рос в огороде, вокруг которого даже сохранялась часть ограды. Сейчас это буйная заросль не хуже, чем в у Туве Янссон в «Шляпе Волшебника». Ягод много, но они по вкусу и размеру ничем не отличаются от диких.
Дорога, кстати, тоже изменилась. То ли вырос окружающий лес, то ли погибли от старости некоторые деревья — но уже не бросаются в глаза ни огромные сосны, ни древовидные можжевельники по скалам, ни фантастически пушистые ели на полянах с ветками до самой земли. Вдоль дороги же, ведущей в сторону Кладовца, порядком похозяйничал ураган 2009 года, вываливший немалую часть леса в пространстве между мысом Пери, деревней и устьем Чёрной речки. Деревенское кладбище завалено вывернутыми и сломанными деревьями, и, если бы не оградки и надгробия, производит впечатление местности, совершенно не тронутой человеком.

Археологов на Кладовце нет, но стоянка занята группой приятнейших людей с детьми. Некоторое время мы беседуем. Из разговора выясняется, что каршевская дорога вроде как не существует — нет моста.

После разговора я ухожу на мыс — просто взглянуть на несколько рисунков и на местность. Поздороваться, так сказать. Тут же начинает накрапывать лёгкий дождик. Это совершенно некстати, потому что дождь обещан на ночь, а время всего-то 16:15, и впереди планов куча. Цветёт вереск, волны ухают в расселинах скал, где-то западнее между озером и тучами виднеются косые струи дождя.

На высоких дюнах в основании Бесова Носа видны колеи квадроциклистов, устроивших тут себе летний тобогган. На велике так не погоняешь, тут и пешком-то еле волочишь ноги, загребая глубоченный сухой песок. Сейчас тут весьма людно: мыс длинный, но в основании очень узкий, и все тропы, ведущие к маяку и знаменитому бесу, сходятся на этих дюнах. А в восемьдесят третьем у нас прямо под одной из этих сосен, на полянке с толокнянкой и можжевельником, стояла палатка, и нас никто не тревожил.

После упомянутой уже бури 2009 года весь Бесов Нос завален упавшими деревьями, образующими непроходимые заграждения. Непонятно: с одной стороны, историко-культурный памятник мирового значения, с другой стороны — такая разруха. Если развивать там цивилизованный туризм, оставив всё как есть, нас не поймут… Пробравшись — скорее, продравшись через буреломы, я наконец оказываюсь на оконечности мыса.

А вот тут кое-что новенькое. Башню маяка, стоявшего заброшенным с девяностых годов, подреставрировали добровольцы. Она стоит свежепокрашенная, без проломов в обшивке, а по хлипким лесам и балочному каркасу внутри можно подняться на верхнюю площадку. Это фантастически классно, что и подтверждают радостные голоса находящихся там туристов. Туда надо будет непременно залезть.

Визит к бесу — опять же скорее формальная процедура. Очень уж он неудобно расположен. Чтобы оценить в нужном ракурсе всю триаду с сомом и выдрой, надо, получается, стоять где-то в озере, а это невозможно в принципе — разве только при тёплой и очень спокойной воде. И то, наверное, будет чертовски скользко. В общем, созерцаю каменное чудище откуда-то сверху-сбоку, а больше внимания уделяю мелким фигурам вокруг.

Туристы освободили маяк и направляются к скалам. Это очень кстати, потому что теперь путь наверх свободен.

Сверху открывается прекрасная панорама онежского берега. ←Листайте.→

Возвращаюсь с оконечности мыса по скалам северной стороны. Во-первых, красиво, во-вторых, хочется пройти мимо полосатого лебедя. Фигура большая и заметная, именно её часто выбирают как один из символов онежских петроглифов, а расположена она вдали от основных туристических троп — на северной скале Бесова Носа.

На часах половина седьмого, дождём пахнет всё отчётливее, хотя капли мороси на Кладовце так и остались каплями. Мой любимый мыс с детства — Пери, и там надо побывать обязательно.

Выбравшись со скал мыса на песчаный берег, обнаруживаю под деревьями палатку, а возле неё — прикованные к дереву два велосипеда. Поскольку людей рядом не видно — хозяева, видимо, в палатке. Естественно, не проявляю интереса и не приближаюсь, а просто прохожу мимо. Впрочем, отмечаю, что идея притащиться с великом на Бесов Нос не столь безумна, как может показаться, и пришла в голову не мне одному.

Тропа между Бесовым Носом и Пери — старинная и крепкая. Ещё я с самого детства помню старые сосны, стоящие вдоль неё. Некоторые уже тогда были высохшими, серо-серебряными и перекрученными винтом. На стволах — засечки от подсочного промысла неизвестно каких лет. Часть этих сосен на месте до сих пор…

Не успеваю выбраться на скалы мыса Пери VII (по нумерации археологов), как начинается довольно основательный дождь. Плюю на намерение встретить вечер на любимых скалах, и бодрым шагом направляюсь по навигатору прямо к ждущему в чащобе Стичу. Тут же меня поджидает сюрприз: при всей своей любви к болотам я никогда не мог предположить, что в сотне метров от тропы, среди скал, песка и сосновых боров, в основании мыса Пери Нос обнаружится реальное болото с морошкой и голубикой (ну, пусть без ягод, но ботва обильная). Тут же вокруг находится и заметное количество черники.

Стич на месте, вещи тоже. Трава и кусты мокрые, но сам дождь кончился как раз в то время, когда я пересекал болото. Ладно, хватит с меня удовольствий на сегодня — пора заканчивать день. Поскольку не очень понятно, куда и когда я двинусь дальше — возвращаюсь на середину отрезка между Пери и Карецким Носами и располагаюсь под сосной на берегу речушки Ближняя Модожа. Палатка расставляется мгновенно, велик приковывается к сосне, я забираюсь в палатку и подвожу итоги дня.
На велокомпьютере — 447 км. На навигаторе — 442 (велокомп, если помните, врёт на завышение, а на навигаторе сосчитаны реальные цифры вместе с пешей прогулкой через деревню и три мыса).

Лёжа в палатке, занимаюсь уничтожением банки консервированных персиков. Эта банка, как и «Жигулёвское» на Воттовааре, имеет стратегический смысл: чуть позже она станет котелком. Параллельно досадую на насекомых. Комары пищат омерзительно, но внутрь через сетку пролезть не могут. А вот у мельчайшей мошкары это получается прекрасно; а кусаются эти твари, между прочим, почище комариков. Главное — что у меня не запасено никаких средств противодействия, которые я посчитал лишними. Ещё большую досаду вызывает окаянная палатка. Хоть на ней и нет ни слова ни по-русски, ни по-английски, а исключительно финские словеса, я настойчиво подозреваю за её созданием всемогущую руку Поднебесной: уж очень она странно сделана. Да, она не протекает (утром будет уточнение: почти не протекает). Но ещё при её расставлении я уже констатировал, что «пол» покрыт слоем воды, которую вытер тряпкой. Через некоторое время все стенки изнутри покрываются конденсатом, который начинает стекать вниз. Может, из-за влажности, может, из-за готовящейся дождливой ночи на сей раз в палатке не холодно, а, я бы сказал, отчаянно жарко, хотя за бортом вроде бы всего +13.

За копошением с тряпкой и компотной банкой чуть не упускаю самое главное. Вылезаю наружу и обнаруживаю, что солнце высунулось из-за тучи и готовится нырнуть прямо за остров. Хватаю технику и буквально в последние секунды ловлю-таки закат, после чего занимаюсь обустройством костра.

Поскольку костёр — штука яркая и долгоиграющая, а дров кругом в избытке, прямо за палаткой в овражке лежит здоровенная сухая сосна с большущими сучьями — вскипятив воду и залив ею пакет доширака, а также заполнив наконец кипятком термос, отправляюсь в озеро — купаться. В воде не шибко комфортно, но побывать здесь, не зайдя в озеро, было нельзя. Длительного заплыва я не выдерживаю, но потом долго сижу на бревне с кофе, сушками и дошираком, и мне абсолютно наплевать и на близящуюся непогоду, и на стремительно тающий заряд пауэрбанков (а телефон слетел с катушек и жрёт батарейку как не в себя), и на комаров с москитами. Мне просто хорошо, и всё.

Четвёртый день начинается задолго до рассвета. Начинается он с шума дождя по палатке, и происходит это удовольствие где-то около пяти утра. В общем — ничего удивительного, это было обещано, это предчувствовалось с вечера и было, соответственно, совершенно нормально. Точно как у Стругацких — «погоды стоят предсказанные». В углу палатки обнаруживается лужа: это непонятное изделие всё-таки подтекает. Высушиваю лужу тряпкой и сплю дальше.

Окончательное пробуждение настигает в начале девятого. Хмуро, серо, дождь вовсю продолжается. Всю площадь палатки покрывает рельефный узор водяных капель, на сетке снаружи сидят осоловевшие комары. Благодаря литровому термосу с кипятком завтрак происходит без разведения костра, прямо в палатке. Дождь тем временем перестаёт, можно попробовать проветрить палатку, хотя всё равно она без солнца не высохнет. Судя по состоянию неба, эпопея с дождём ещё далеко не окончена, но валяться в палатке становится скучно.

Выползаю на песок, осматриваюсь. Речка ещё немного поднялась, но перемычка между ней и озером пока на месте. Это вообще свойство местных речушек: озеро намывает песок и закупоривает сток из ручья. Вода потихоньку копится, в какой-то момент начинает перетекать через перемычку, размывает её, и на некоторое время пляж прорезает полноценная речка. Обходить место её впадения приходится по озеру, иногда довольно далеко от берега. Поскольку озёрная вода — белая, а речная — благородного красно-коричневого оттенка цвета крепкого чая (торф, никуда не деться), устья речушек выглядят особенно эффектно. В солнечную погоду, когда красные и белые струи смешиваются на песчаном мелководье, зрелище особенно прекрасно. Был соблазн прокопать маленький ручеёк и устроить потоп, но решил не развлекаться и предоставить всё природе. Думаю, после пары-тройки дождей речка сама нашла себе выход в озеро.

Клочковатые тучи налетают из-за леса — с востока. Дождя нет. Надо что-то делать. Закрываю палатку и отправляюсь пройтись по скалам Пери Носа.

По пути фотографирую слоёный «бисквит» из разноцветного песка. Песок здесь в основном жёлтый, но попадаются небольшие участки чёрного (ну, тёмно-серого) и бордового цвета. Иногда они довольно забавно сочетаются, а ещё на таком песке очень эффектно смотрится рисунок волн.

На смену вчерашней ягодной диете приходит овощная. На скалах в изобилии произрастает дикий чеснок, но он уже закончил цикл развития, семена высыпались, листья засыхают, и найти свежую зелень довольно трудно. А вот дикий горох на песке растёт повсеместно. В детских походах он неизменно добавлялся в суповой котелок вместе со щавельком, которого тоже немало на откосах.

Те давнишние походы случались раньше — во второй половине июля, иногда — до первых дней августа, горох был весьма нежен, и в суп шёл в варианте зелёной фасоли — вместе со стручками. Сейчас он уже созрел, половина стручков покоричневела и высохла, а другая часть — отменного качества. Набираю ворох стручков и по пути к мысу не спеша лущу их, разбрасывая кожурки.

Всех известных рисунков комплекса онежских петроглифов никогда, наверное, не разглядеть без проводника-археолога. Скажем, ни на Пери VII, ни на Пери I мне ни разу не удалось ничего увидеть — а там ведь тоже есть изображения. В этот раз всё ещё сложнее обычного. Скалы после дождя мокрые и очень скользкие, а зона, примыкающая к воде, дополнительно покрыта какой-то тиной. Мало того, что по ней легко уехать прямо в волны, так из-за неё ещё и часть петроглифов видна из рук вон плохо. На Пери I и II я почти не задерживаюсь, а на Пери III застреваю надолго. Интересного здесь много, мыс большой. Он детально описан ещё в классической книге Савватеева («Наскальные рисунки Карелии»), именно отсюда была выколота плита-«крыша» для Эрмитажа и кусок для Нацмузея Карелии.

Не знаю, почему, но здесь одна из моих любимых фигур — лодка. Вроде бы типичное изображение — звериная голова на носу, фигурки людей, ничего необычного. Но она удивительно использует рельеф скалы и интересно ориентирована. Получается, что она плывёт по чёрной каменной реке прямо на заходящее солнце; таким образом, выходит чуть ли не ладья мёртвых. В этом году её плохо видно всё из-за той же грязи на скалах; а на втором кадре она в 2007 году, тогда с погодой и с солнцем повезло больше…

«Адама и Еву», обычно отлично видных, как и всю группу в тёмном пятне, приходится отлавливать или вверх тормашками, или откуда-то сбоку, ползая на карачках по скользкой тине и фотографируя неровности выбивки. При прямом вззгляде виден только пёстрый рисунок гранита и блеск мокрого камня. Собственно говоря, неизменно хорошо видны в такую погоду те фигуры, которые выбиты на гладкой коричневой поверхности: там они выделяются и цветом, и рельефом. Это — странный человек-«качок» и симпатичная собачка на Пери IV и россыпь фигур центральной группы мыса Пери VI. Здесь же обнаруживается установленная на деревянные козлы отдельная плита с несколькими фигурами, среди которых хорошо заметен лунарный знак. Похоже, это тот самый камень, который невесть сколько времени валялся перевёрнутым — возможно, отколотый и сдвинутый льдом, ушедший потом под почву и корни деревьев, и который А.В.Жульников догадался перевернуть в 2008 году.

На мысу Пери V нет наскальных рисунков, зато он красиво смотрится с высокого берега заливчика, отделяющего его от Пери VI.

Пока ползал туда-сюда по мысам, горизонт то и дело затягивала пелена дождя. Из виду скрывался то соседний Бесов Нос, то сливались в одну серую массу все мысы в направлении Шалы. В то же время у меня заметного дождя так и не было, — так, мелкая морось; в какой-то момент скалы даже начали просыхать. Однако стоили лишь уйти с мыса, как пространство впереди в очередной раз размылось в бесформенную серость, и пришлось поторапливаться.
По дороге набираю пучок всевозможной зелени: побегов брусники и черники, цветущего вереска, хвойных иголок, толокнянки и листьев иван-чая. Всё это будет заброшено в термос и превратится в чай на предстоящую дорогу. Когда будет сама дорога, пока неясно, потому что это будет зависеть от погоды. Погода же покамест омерзительная. Возвращаюсь в палатку около часу дня, и вовремя: ближайшие полтора часа всецело посвящены дождю.

В палатке мокро. Развлекаю себя зрелищем текущих по внешней стороне ткани струек и ручейков и звуком падающих капель, напоминающим потрескивание костра. Несколько раз просушиваю свод от конденсата и ликвидирую лужи по углам.

Наконец дождь заканчивается. Сразу же развожу костёр и вешаю кипятиться воду, а палатку протираю от капель снаружи. Пусть сохнет: небо, кажется, стало повыше, а это значит, что можно будет сегодня же двинуться в путь.
Пока копошусь у костра, мимо проезжают по направлению к Шале автомобилисты, с которыми я встретился вчера при штурме мыса Чёрный. Провожаю их взглядом, наблюдаю, как они вскарабкиваются по песчаному подъёму в лес возле Карецкого, и тут со стороны Пери показываются две велофигуры.

Это, без сомнения, те самые велосипедисты , чью палатку и «коней» я видел вчера на стоянке у Бесова Носа. Перекидываемся несколькими словами. Ребята оказываются из Москвы (эх, не спросил, нет ли их на Веломании). Из разговора выясняется, что они приехали по каршевской дороге (!), которая даже не чрезвычайно плоха. Моста действительно нет, но рядом якобы обустроен брод с мостками. Про дорогу сказано примерно так — ну, после дождя-то… катить получится, ехать — не везде. Благодарю за сведения и размышляю: каршевская дорога — это 17 километров неизбежной жести и 2 км асфальта. Чтобы попасть в эту же точку через Шалу, предстоит возврат практически в Пудож, и в итоге — 12 км относительной (и уже знакомой, но размокшей на дожде) жести и 50 километров асфальта. Каршевский вариант, таким образом, добавляет пять километров неприятностей, но экономит 43 километра пути. Выбор очевиден, и я, заправившись очередным дошираком и травяным чаем, а также соорудив литр чая в дорогу, в 16:15 выезжаю по берегу в направлении Каршево.

Перед выездом — ещё одна встреча, быть может, самая странная за всё время поездки. По берегу приближаются двое жизнерадостных молодых людей с рюкзаками. На вопрос, откуда и куда, отвечают, что идут пешком из Вытегры, причём не по автодорогам, а по найденным на картах тропам. Без печали и досады, даже с каким-то (вполне, кстати, понятным) удовольствием посетовали, что тропы эти плохо проходимы, а от Муромского монастыря до Чёрной речки тропы не оказалось вообще, и пришлось идти то по болоту, то по воде озера. Дьябло, один только этот участок — 18 километров! Респект таким парням — молодцы!..

Всё, что накануне было удобным грунтом, после дождя превратилось в склизкий каток. Собственно, весь подъём к деревне для проезда пригоден весьма условно. Катить Стича рядом приходится даже на паре участков, где вчера он нормально ехал без пробуксовки. Ну да что поделаешь: взялся за гуж — не говори, что не дюж. После вершины холма на въезде в деревню дело идёт веселее, хотя исхлёстанные малиной, ивняком и кипреем штаны спустя километр пути мокры уже насквозь. Несмотря на мокрую погоду, в кустах кто-то, не то из местных, не то из туристов, пытается собирать малину.
Первый километр от деревни проходится на удивление приятно. Дорогу, видимо, какое-то время не уродовали внедорожниками, и она вполне комфортна. Правда, есть пара скальных выходов с высокими ступеньками — я их, оказывается, даже помню с 2007 года — где ехать не получается. Ну, и потом в глубокой колее катимый рядом велик всё-таки опрокидывается в первый раз. Дело весело идёт в предвкушении первого ручья. Ручей я помню по тому же седьмому году; тогда через него вела линия брёвен, остававшихся от былого моста. Сейчас нет ничего, просто лужа, но лужа неглубока и нормально проходится по краю.

Удовольствия начинаются по истечении первых сорока пяти минут путешествия. Скалы и песок заканчиваются, и дорога предстаёт во всей красе. В 2007 году, при первом и единственном знакомстве, она ещё была дорогой. В 2009 я её не видел, но зато видел на берегу джипы, которые её преодолели (ну, и в Сети были кое-какие картинки). Судя по виду тех джипов, покрытых слоем грязи по самую крышу, не хуже танков после учений, дорога за два года здорово изменилась. Кое-какие фотографии тех лет ещё не удалились и всплывают на форумах типа geocaching.su.

Вот, кстати, одна из разысканных фоток 2009 года. Надо сказать, что сейчас всё-таки чуть-чуть лучше…

Главный недостаток многоскоростных передач на велосипедах — это низкое расположение цепи и роликов заднего переключателя. Как показала езда по шальскому песку, достаточно незначительного погружения в песок или лёгких волн, чтобы нижний ролик зачерпнул абразива по полной. О том, как себя чувствует трансмиссия на замечательной каршевской дороге, я вообще молчу. Учитывая недавний дождь и гружёный багажник, можно смело утверждать, что в каждой луже и в каждой колее происходит копание переключателем в глине и песке. Хруст, треск и грохот при этом раздаются ещё почище, чем на онежском песочке. Но надо отдать должное компонентам — Shimano Alivio даже в этих условиях продолжает работать с часовой точностью.

Местами дорога вырывается из глинистых разъезженных перелесков на берег Чёрной речки. Вот креста на полянке в 2007 году не было; не знаю, что за драма тут разыгралась и когда…

Болотистые низины и ручьи раскатаны автомобилистами во всех направлениях. Это уж как водится: сначала появляется лужа, потом объезд лужи, потом объезд объезда, и так до полного неприличия. Поступаю по своему болотному правилу, которое ещё ни разу не подводило: если в противной болотине видишь тропу, иди не по ней, а рядом — там гарантированно будет лучше. С автомобильными колеями в точности то же самое. Может быть, будет не менее топко, чем непосредственно в колее, но наверняка мельче и чище.

Местами путь в неплохой сохранности, и можно бодренько ехать. На очередном таком участке увлекаюсь, в какой-то момент забываю про свойства мокрого суглинка и решаю обрулить очередное неудобье по боковому объезду. Естественно, этот манёвр не проходит даром, Стич не согласен с поворотом руля и тотчас же оказывается на боку, а я — на четвереньках в грязи. Это, впрочем, ерунда. Бывает. Знал же, на что иду.

Спустя ещё час подобных развлечений — то верхом, то пешком — я наконец достигаю обещанного брода, заменяющего разрушенный мост. Зрелище величественное: не то автомобилисты, не то квадроциклисты поработали в режиме бобров, повалили в ручей пару громадных осин, накидали дощечек… и путь, в общем, свободен. Карта, кстати, утверждает, что это не просто ручей, а целая речка с симпатичным именем Сустрежа.

На другом берегу долго продираюсь через болотину и наконец выбираюсь на дорогу. Здесь она сразу становится нормального качества, вполне себе проезжая даже для авто. А вот, собственно, тот разрушенный мост, который преградил избыточному числу любителей экстрима дорогу к петроглифам.

После чудесной дороги Стич, конечно, выглядит прекрасно. На раме, тормозах, крыльях и переключателях, наверно, килограмма два глины, песка и дорожного мусора. Кстати, за время попеременного черпания грязи с постоянными торможениями колодки стёрлись очень основательно, и торможение практически отсутствует. Даже если зажать полностью оба тормоза, конь не встаёт как лист перед травой, а долго и понемногу с тихим шуршанием замедляется, после чего нужно соскакивать и дотормаживать его вручную.
Выехав к бетонной плите, исполняющей роль пирса на берегу реки, закатываю агрегат в речку и долго поливаю водой из найденной в кустах канистры. Через четверть часа песок и глина смыты, цепь не трещит, а тормоза не хрустят (хотя и не тормозят), и я в относительно приличном виде въезжаю в Каршево. Повсюду во дворах объявления — «гостевой дом», «стоянка авто», «доставка туристов до озера». Дорожные знаки — уже нормальные, современные. В 2007 году повсеместно было распространено пудожское районное ноу-хау: знаки были намалёваны краской на дощатых щитках нужной формы. Нигде больше такого не видел.

Время — семь вечера. На мосту через Чёрную останавливаюсь, чтобы бросить прощальный взгляд на речку. Всё-таки она удивительно славная, да и надо сказать ей спасибо за километры пути, проведённые вместе: последние два с половиной часа она всё время была где-то рядом.

Не успеваю отъехать от моста, как навстречу показываются две машины. В них обнаруживается компания, с которой я разговаривал на стоянке археологов, что на Кладовце. Они, договорившись с кем-то из местных, осматривали окрестности. После недолгого разговора разъезжаемся восвояси.

Регистратор я уже не запускаю, хотя в запасе и есть один заряженный аккумулятор. Вскоре на горке показывается деревня Нигижма, а в ней — выезд на уже знакомую федеральную дорогу Медгора — Вологда.

Поскольку предстоящий путь совершенно неизвестен, решаю ехать, пока не надоест, и в пределе — доехать до окрестностей Вытегры, куда-то в район Тудозера. Стоять ночью просто в лесу у трассы нет никакого желания, а тудозерские берега и отворотку на Андомскую гору я помню с экспедиции 1997 года как довольно симпатичную местность. В крайнем случае, если что-то пойдёт не так, можно будет остановиться в любой момент.

Без десяти восемь вечера въезжаю в Гакугсу. Гакугса оказывается пресимпатичнейшим местом. По картам она представлялась мне каким-то глухим углом, затерянным в бескрайних муромских болотах (в километре за деревней правда начинается огромное болото, тянущееся до самого Муромского озера и достигающее онежского берега и Муромского монастыря). На самом же деле деревня стоит на высоком холме, с которого во все стороны открываются замечательные панорамы. С автобусной остановки меня окликают две местные бабушки, сидящие там в компании огромного лохматого и невероятно добродушного пса. Им любопытно, откуда и куда я еду. Ближайшие полчаса проходят за разговором, во время которого я успеваю сфотографировать #велозакат и сгущающийся по окрестным низинам туман. Туман очень рельефен и превращает дальние леса и холмы в подобие театральных декораций, чётко разделяя пространство на обособленные и словно бы плоские, вырезанные из картона, планы…

За Гакугсой начинается долгий и свободный полёт сквозь море тумана. Туман везде — он выползает на трассу из леса, он вяло тянется над болотами, он переполняет низины, он густ и одушевлён, онвпереди, сзади и повсюду, он наполняет струящимися чёрточками конус света от фонаря. Абсолютно очарованный туманом, я в девять вечера вижу впереди какую-то металлоконструкцию над дорогой и белую стелу в стороне и догадываюсь, что покидаю пределы Карелии. Так и есть. В неприглядном тяжёлом ельнике оборудована площадка-стоянка, за которой начинается Вологодская область. Останавливаюсь, чтобы взбодриться чаем с сушками (сушек ещё очень много) и пшикнуть на цепь WD-40, чтобы не шумела.

К полёту сквозь туман добавляется новое развлечение: лягушки. То ли ночной асфальт теплее окружающей шоссе травы, то ли ими движет жажда путешествий — но до конца дня сонмы этих земноводных, похоже, были просто одержимы стремлением закончить свои дни под колёсами транспорта. Куча их уже раскатана по асфальту автомобилями, многие сидят на полотне дороги, некоторые героическим прыжком пытаются запрыгнуть мне в спицы. Изо всех сил обруливаю несчастных тварей, но с полдюжины их всё-таки не избегают кончины под колёсами Стича.
Дорога мчится почти по прямой мимо названий, знакомых по первой экспедиции 1997 года — Саминский Погост, Андомский Погост, Макачёво, Октябрьский. Это ведь тогда среди прочих записалась в полевые дневники и в память частушка —

В Макачёво-то идти,
Так надо рибуш навязать.
Попадёт свекровь навстречу —
Надо фигу показать…

Посёлки светятся огоньками где-то в стороне, за лугами и туманом. Мне, увы, не до них, и они остаются позади. Наконец высвечивается указатель тудозерской развилки: Ольково → 22. Поворачиваю и понимаю, что на берег Тудозера совершенно не хочу: судя по карте, там всё застроено, и только не хватало располагаться на ночь в посёлке.
Включив налобный фонарь на полную яркость, осматриваю окрестности дороги. Как только вижу поодаль лес, кажущийся сухим и просторным (высокие сосны, не видно мелколесья и кустов) — схожу с дороги.
Лес вполне приемлемый, полянка находится сразу же, кусты на вырубленной вдоль дороги полосе делают палатку не заметной для проезжающих автомобилистов — чего ещё желать? Ставлю палатку и устраиваюсь на ночь.
Видимо, настолько счастлив, что не смотрю на часы. Впрочем, сейчас подозреваю, что времени было — где-то половина первого.
На велокомпе 540 км. За день, таким образом, пройдено 92.

Просыпаюсь около восьми. Всё чудесно, дождя нет, конденсат на палатке во всей красе и вроде как светло. Прогноз погоды даёт какую-то жару и ясную погоду до вечера. Высовываюсь. Констатирую, что меньше, чем в сотне метров впереди — болото, а вокруг — заметный туман. Ничего мало-мальски напоминающего написанное в прогнозе не наблюдается. Ну и ладно. Подкручиваю тормоза (всё настраивается без проблем и работает, как будто и не было каршевских грязевых купаний). Фиксирую вечернюю цифру на велокомпе и навигаторе, собираюсь и выезжаю.

На дороге туманно и прохладно. Пока рассуждаю, насколько обманет прогноз, начинается спуск к Илексе. Панорама речной поймы довольно привлекательна, и, пока я вожусь с фотоаппаратом, среди клочьев тумана и туч весьма неожиданно начинают появляться солнечные разрывы. Вдохновясь картиной, прибавляю оборотов и устремляюсь вперёд. Уже через четверть часа, разгоняя ошмётки облаков, вовсю сияет солнце, ехать становится жарко, а сбоку от дороги вырисовывается дивная картина, от которой Левитана или Куинджи, пожалуй, хватил бы удар. Какая-то новомодная техника, скосив луга, не то что сметала стога или смотала сено в рулоны, но ещё и упаковала сенные брикеты в белую плёнку. По холмистой луговине разложены целые вереницы этих странных белых предметов, сияющих в лучах утреннего солнца.

На обочине доцветает Valeriana officinalis, на луговых васильках отдыхают бабочки, Стич бесшумно катит по направлению к Вытегре, мир свеж и определённо прекрасен.

Въезд в Вытегру знаменуется кладбищем, тянущимся вдоль дороги справа сразу от указателя. После стелы с названием города и годом основания — 1773, стоящей в начале длинного спуска, распахивается широчайший обзор на низину, приютившую город. Поодаль от дороги виднеются симпатичные каменные домики под цветными крышами, похоже, совсем недавней постройки. Выглядят они на фоне простора несколько неожиданно, но радуют глаз.

В Вытегре почти не задерживаюсь — впереди ещё долгий путь. Мельком фотографирую здание администрации — явно старой постройки, но мрачноватое, несмотря на светлую расцветку, и порядком облезлое, и величественный Сретенский храм. В этом веке я в Вытегре, кажется, не оказывался ни разу, все экспедиционные поездки в неё и мимо пришлись на 1997-2000 годы. Но кое-что вспоминается и здесь, хотя пройтись по городу и проникнуться его настроением было особо некогда — ни тогда, ни сейчас.
Обнаружив возле храмовой площади указатель на «Пятёрочку», заруливаю туда и закупаюсь тремя литрами лимонада и мороженым. Мороженое исчезает сразу же, ну, а лимонад будет подспорьем в дальнейшей поездке. Будут, конечно, ещё какие-то магазины в Вознесенье, но на них я не особо рассчитываю (как выяснится позже, и правильно).
Переместившись ещё на перекрёстке у мэрии с Пудожского тракта (дороги А-119) на Ленинградский (А-215), выписываю вместе с трассой П-образную загогулину и переезжаю Первый шлюз канала Волго-Балт. Удивляет не перепад уровней воды по сторонам плотины, и не стоящее в камере шлюза судно, а отчётливо осенний клён возле шлюзовых сооружений на берегу. Непонятно, что дало деревьям решить, что настала осень — летние ли холода, засушливые ли дни, — но таких осенних деревьев мне встретится ещё немало.

С момента выезда из Вытегры у меня начинаются Предчувствия, точно как у героев мемуаров Муми-папы. Жуткую дорогу между Вытегрой и Вознесеньем я помню только по поездкам двадцатилетней давности, но периодически она (вместе с дорогой Петрозаводск — Ошта) всплывает в ругательных комментариях группы ДТППТЗ. Последние фотки оттуда, сделанные пару неддель назад кем-то из проезжавших в районе Кедры, совсем не впечатляли — точнее, впечатляли слишком. Но об этом уже нет никакого смысла рассуждать: я уже здесь, и вариантов у меня не осталось. Ну, если не считать позорной возможности «слиться» в сторону Свири и воспользоваться услугами РЖД. Это малодушие, впрочем, жило во мне недолго: расстояние что туда, что домой в Петрозаводск не очень-то и отличается, а от кедринских болот мне этим способом не избавиться всё равно.

Сначала всё очень приятно, сразу за шлюзом стоит огромный щит с указанием, что дорогу Лодейное Поле — Прокшино — что-то-там содержит Упрдор «Холмогоры» (дьябло, красиво-то как), фамилии, явки и адреса прилагаются, и начинается идеальный асфальт. Понимая, что за двадцать лет что-то наверняка улучшилось, бодренько еду вперёд. Кайфа хватает на 25 минут, после чего национальный русский знак «Ж…» — простите, «Неровная дорога» и табличка «5 км» возвещают о начале восторга.
Стоит заметить, что мне чертовски повезло с погодой. Прошедший накануне дождь дорогу вымочил, и её развезло. За жаркие и солнечные полдня она начала подсыхать, но ещё не дошла до состояния пыльных шлейфов за каждой машиной. Это невероятно приятно, и я даже умудряюсь получать удовольствие от езды. На дороге полная демократия: она широченная, транспорта немного и ползёт он не быстро, так что все едут кому как удобно (то бишь где ровнее и суше) — кто-то по своей стороне, кто-то по центру, а кто-то порой и по встречке. По обочинам мощные заросли борщевика, на дороге местами валяются доски — видимо, с каким-то хламовозом приключился «пункт назначения». Удовольствие продолжается до села Палтога, вытянувшегося вдоль дороги (именуемой здесь улицей Ленина) на шесть километров. В честь ли Ильича или ещё по какому поводу, но на месте и асфальт, и разметка.

Палтога примечательна странной сдублированной Знаменской церковью. Что-то ведь про неё рассказывали в экспедиционных поездках, но за давностью не помню. Факт один: на пригорке стоит заброшенная и заросшая, но не рухнувшая полностью большая каменная церковь, а прямо рядом с ней — почти такой же величины новая деревянная. Судя по виду заколоченных фанерой окон, не действуют ни та, ни другая. Любопытно.
Деревеньки, образующие село, потихоньку приходят в запустение и, как Лумбуши в начале поездки, зарастают борщевиком. О былом величии села свидетельствует не только большая каменная церковь, но и, кажется, не случайные клёны и липы, растущие на окраине в лесу. Вряд ли они появились здесь просто так. И, да, у них тоже осень…

После Палтоги дорога взбирается на какую-то довольно неожиданную верхотуру. На возвышенности с пугающей непоколебимостью торчит любимый знак 1.16. Готовлюсь к худшему, но ничего страшного не происходит. С возвышенности открывается шикарный вид на низину и — вдалеке у горизонта — .Онежское озеро с лесистыми холмами по берегу. Там и сям огненными факелами пламенеют кусты черёмухи совершенно октябрьского вида.

Смысл знака, изображающего кочки, был, видимо, в том, что примерно отсюда и до деревни с прекрасным названием Верхнее Понизовье (Нижнее есть тоже) трасса представляет собой редкий тип дороги: бетонку. Причём сложена она не из прямоугольных аэродромных плит, а из трапециевидных сегментов шириной как раз в одну полосу дороги. Плиты где-то потрескались, где-то раскололись. Ощущение, что этот кусок дороги — изрядная головная боль для ответственных. Ям на нём довольно много, с ними нужно что-то делать, а ни асфальт, ни битум на бетоне, похоже, не держатся. Хотя ехать по этому участку, если нет частых выбоин, довольно приятно.

После бетонки на какое-то время возвращается асфальт, который заканчивается сразу за Мегрой. Мегра — большое село, трасса здесь именуется улицей Молодёжной, по ней шныряют местные жители и детвора на великах, а мост через реку обнесён бетонными перилами с заваренными арматурой проломами. И здесь, и на других речушках они выкрашены в ярко-алый цвет.

После Мегры начинаются тринадцать километров настоящего удовольствия для любого транспортника. О нём скромно извещает всё тот же знак 1.16, для убедительности не снабжённый никакой табличкой. Тракт наконец-то достигает тех самых многократно ругаемых кедринских болот. Что характерно, сама Кедра — это затерянные среди болот и озёр полдюжины домов. Как ни странно, тут даже кто-то живёт. Вдоль грязнущей дороги (не понять — то ли грунт здесь хуже, то ли дождь был сильнее) то там, то сям стоят умилительные будочки-теремки для отдыха тех, кто идёт в лес. Сочетание этих мини-кемпингов с дорожной грязью, конечно, смотрится на редкость экзотично. не очень понятен и их смысл. Автобус здесь если и ходит, то точно возле них не останавливается. Пешком сюда прийти достаточно затруднительно, а приехавшим на машинах эти будки при входах в лес тоже вряд ли полезны…

Как и на палтожском грунтовом перегоне, ездят все как хотят, ориентируясь по лужам и кучам грязи, и принимают вправо только при наличии встречного транспорта. Любая техника, кроме легковушек, движется с непременным грохотом и слышна очень издалека.

На берегу речушки с потрясающим названием Панский ручей дорожники ведут какие-то работы, а сразу за ручьём навстречу тащится грейдер. Воодушевлённый его проездом, я на какое-то время набираюсь наглости и перебираюсь на пропаханную им встречную обочину. Там кажется ровно и даже безопасно, потому что маршрут грейдера отделяет от остальной дороги солидная земляная грядка. Надеюсь, он её уберёт при обратном проезде. Впрочем, быстро оказывается, что кочки щитом срезались, а ямки никуда не делись и лишь заполнились рыхлым грунтом. Трясёт там не меньше, а вот грязи больше. Метров через триста мне это удовольствие надоедает, и я возвращаюсь трястись по правой стороне.

Через несколько километров — диво дивное: ремонт дороги. На обочине стоит временный знак 70 (угу, как же, то-то передо мной без всяких знаков логан с тверскими номерами несколько километров тащился со скоростью 23 км/ч), потом 40, а потом стоит светофор. Красотища. На ремонтном участке — пыль столбом. Ремонт состоит в том, что на старое полотно дороги уложено что-то похожее на стеклоткань, и это белое нечто заваливают сверху грунтом. Заодно расширяются обочины и углубляется кювет: растущая там ивовая поросль просто раскорчёвана бульдозером и сгребена в кучу чуть в сторону от дороги. Чисто российский вариант ремонта, похоже.

Впереди зависает подозрительная тучка, напоминающая грозовое облако. Какое-то время я за ней наблюдаю. Потом начинается лёгкий дождь, и я въезжаю в Водлицу. Первое, что я вижу — это заброшенный яблоневый сад.

Ветки деревьев, частично сломанных, частично заросших порослью тополей и малинником, ломятся от красивых мелких яблок. Мне лень с ними возиться, а то самое оно было бы набрать их в мешок — из них получилось бы отменное варенье. На вкус они тоже хороши; набираю их в карман и потом потихоньку жую, хотя много таких всё равно не съесть. Под яблонями полно малины, но она покрыта густым слоем пыли, и её, в отличие от яблок, не оттереть…

Перед жилой частью посёлка я вижу что-то непонятное: на обочине трясучей грунтовки снова стоит 1.16, на сей раз с табличкой «10 км». Пока я соображаю, что он может значить и куда может быть хуже и кривее, начинается асфальт, которого лучше бы не было. В посёлке его приходится объезжать по обочинам. За посёлком уже не объехать, но там его ремонтируют.

Воровство (а может, глупость) цветёт пышным цветом. На дороге работает аппарат «ЙФУН». То есть, он, конечно, «Тайфун», но начало слова уничтожено битумным потёком. Машина должна, простите, какать в ямки щебёночной крошкой в смеси с битумом. С крошкой у «Йфуна» всё в порядке — она сыплется исправно. Битум же, видимо, там же, где первый слог шайтан-машины. На дороге его, во всяком случае, не видать, а за каждым проехавшим авто поднимается небольшая позёмка из мелких камушков: с дорогой их ничто не скрепляет, а шоссе выглядит примерно как наши весенние тротуары, с которых не успели убрать гололёдную присыпку. Ну, и для полноты картины идут всё те же работы в кювете. Только здесь вывернуты бульдозером и свалены в непроходимый бруствер уже не болотные кусты, а деревья солидного размера.

Как ни в чём не бывало это безобразие без предупреждения сменяется идеальным асфальтом, который тянется до самой Ошты и прекращается только в центре посёлка на мосту через одноименную речку. Начинается худший из форматов дорожного покрытия: бывший асфальт, который ввиду непристойного состояния завален поверх грунтом. Судя по щиту, который будет стоять у развилки, зимой эта дорога сильно приятнее, потому что её не убирают. По опыту дороги на нашу городскую свалку, очень похожую на оштинский участок (тот же асфальт с засыпкой грунтом и та же белизна зимой) — очень годный вариант, по крайней мере для велоезды. Хотя, судя по предупреждению — наверное, бывает скользко.
Ещё пара километров, и глазам предстаёт развилка, а на указателе наконец возникает родное слово: Петрозаводск. Несколько омрачает восторг только число, стоящее перед стрелкой: 154 →.
Домо-о-о-ой!..

На часах начало четвёртого. Ещё пятнадцать минут — и я покидаю Вологодчину и оказываюсь в Ленинградской области. Вообще — любопытно наблюдать изменения в дорожной ситуации в зависимости от административного подчинения участков пути. Хоть большая часть маршрута и шла по федеральным дорогам, а разница была очень заметной, особенно в населённых пунктах. Медвежьегорск был идеально ухожен — через весь город и ближние посёлки пролегал тротуар с покрашенным поребриком, а на перекрёстках работали светофоры. Примерно то же наблюдалось и в Пудоже, причём светофоры (как сказал бы мой любимый гаишник, «светофорные объекты») и там, и там — даже помодерновее и посовременнее петрозаводских, а уж цифровых табло с минутами и секундами я у нас в городе не видел ни разу. Хотя зачем такое в Медгоре, ума не приложу, там в разряде минут всё равно горит перманентный ноль; а вот нам в Петрозаводске такое не помешало бы — скажем, у «Кея» было бы 2:06 красного, а не раздражающие «126».

Вытегра в плане организации движения впечатляет меньше: вместо тротуаров много где просто обочина, переходы снабжены ИДН и знаками 20, но ведут из травки в травку, путаницы больше, а догадаться без карты или навигатора, что для движения на СПб. нужно повернуть на мост, скорее всего, получится, только проехав мимо в ненужную сторону: указатель с километрами, но без стрелки стоит в кустах за перекрёстком. Опять же — многократно упомянутый знак 1.16 на одной дороге может означать небольшую трещинку в асфальте, а на другой — несколько километров, простите, дерьмомесительства.

Ленобласть предусмотрительно встречает неким знаком, замотанным в чёрную плёнку (то же самое будет и на границе с Карелией), красочным знаком «92 года Ленинградской области» (вообще непонятно) и симпатичной табличкой броско-патриотического вида «9 мая. Партизанский край». Под чёрной плёнкой на треугольнике всё же удаётся рассмотреть знак 1.15 «Скользкая дорога». Ну, понятно — штуковина сезонного применения. Зато здесь грунтовку можно смело называть «дорогой с улучшенным покрытием»: она явно состоит не только из земли, но и как следует приправлена мелкой щебёнкой. Участок до Вознесенья успевает порадовать после грунтовки и прекрасным асфальтом, а дальше вообще начинаются чудеса.

Не то у лодейнопольских дорожников, отвечающих за трассу, не то у вознесенской администрации нашлись средства, чтобы обозначить полноразмерными дорожными указателями едва ли не все в городишке улицы и переулки. Никогда не думал, что так бывает.

Подъезжая к берегу Свири, пытаюсь понять, какова ситуация с паромом. Расписания я не помню, помню только, что рейсы у него каждые час-полтора, и что нужно уложиться до девяти вечера, когда они заканчиваются. В зависимости от времени приезда в город и промежутка до ближайшего парома отдых и возможный заход в магазин заранее не планировал, решив разбираться на месте. Разбираться, однако, не приходится. Выехав на берег, я вижу небольшой хвост из машин, пары мотоциклов и нескольких великов, и даже не успеваю толком присмотреться к щиту с расписанием, как хвост начинает двигаться. Я умудрился подъехать в 16:15, а рейс у парома — в 16:20. Шикарно.

Заезжаю на паром, наблюдая, как УАЗик впереди меня лишается не то бампера, не то чего-то подобного, подпрыгнув на какой-то кочке. Бампер подбирают и вручают хозяину, и четырёх минут плавания ему как раз хватает, чтобы прикрутить его на место.
Когда-то паром имел въезд и выезд с разных сторон. Сейчас действует только одна сторона, так что, переплывая Свирь, судно разворачивается на 180 градусов, а транспорт выезжает задним ходом. На сей раз бампер у УАЗа остаётся на месте.
Быстренько выезжаю из Вознесенья. Дорога забирается на гору, где стоит знак городской черты, и где я останавливаюсь. Останавливаюсь не столько потому, что подустал (хотя в горку вообще забирался пешком: хотя передачу и сбросил, а гора от души засыпана мелкой щебёнкой, в которой я как-то неожиданно закопался), а по экспедиционной традиции: возвращаясь домой, мы неизменно останавливали автобус на этом месте. Помню разговоры о финских военных укреплениях, бывших здесь в 41-44 годах. Мощно оборудованная скала, известная как Глаз Росомахи, в стороне от дороги, севернее на берегу Свири. Надо будет побывать, но не сейчас. Какие-то развалины мне припоминаются и вблизи дороги — впрочем, за годы всё мощно заросло кустами и цветами, и ничего не видно.

Перепаковываю вещи, достаю Fresh Cherry Cola и цепляю на раму вместо опустошённой за 90 км бутылки пепси.
Прогноз погоды булькает в телефоне предупреждением о ночных ливнях. Поразмыслив и прикинув силы, решаю не искать дороги на берег озера и не устраивать ещё одну стоянку в пределах Ленобласти, а ехать сразу домой. По грубому расчёту, к часу ночи я могу достичь подъезда.

Дальнейший путь проходит практически без остановок. Интересное чувство разматывания дорожной ленты с конца: когда-то на нитку впечатлений детали нанизывались от Петрозаводска, а теперь я, как монах, перебирающий чётки, прогоняю их через себя (вернее — себя через них) в обратном порядке.

Щелейки. Славная деревянная церковь Димитрия Солунского 1783 года остаётся в стороне от дороги. Заметного проезда к ней я не вижу, и заглянуть поближе, как в 1997 году, не получаается. Уже после деревни, на холме над лугами, куда взбирается дорога, распахивая во всю ширь за спиной онежские просторы, останавливаюсь у придорожного креста и бросаю взгляд назад, на село, силуэт церкви и панораму озера. Здесь можно, наверное, провести долгие часы, но вроде как решено ехать до упора, и я с сожалением покидаю Щелейки.

Где-то вскоре навстречу движутся юноша и девушка на гружёных велосипедах. Они, как выясняется, новгородцы, и едут вокруг Онего, но в противоположную сторону и не полным кольцом, а из Петрозаводска до Медвежьегорска. При этом их не волнует дичь и экзотика, а интересуют трассы. В день они, по их словам, делают порядка 60 км. Желаем друг другу удачи и разъезжаемся врозь.

Рождественская церковь в Гимреке (1659 года) стоит на холме далеко от дороги. Подъезжаю по отворотке к ней поближе, но всё равно передний план портят многочисленные электрические столбы и чей-то огород с забором и теплицами. Фотографирую с приближением, и получаается так себе. Телефон справляется лучше, но он не умеет приближать, поэтому в центре внимания — «куртины, кровли и забор», а не то, что нужно. Увы.

Лодейнопольские дорожники так усердствуют с подсыпанием щебёнки, что местами дорога превращается в безумную «гребёнку». Въезжая с разгону в это счастье, всякий раз опасаюсь за целостность рамы Стича (как ни крути, а чистейший китай) и за состояние багажника и баула на нём. К чести «Ленты» — наддо сказать, что никаких проблем с рамой за время путешествия не вылезло. Единственное, что обозначилось — фиговенькая покраска. По привычке упёр лимонадную бутыль днищем в подседельную трубу — и за один день краску протёрло до алюминия: тоненькая. Стелс за год езды в том же режиме не так обшарпался. Ну и ладно, за 18 тысяч сойдёт. Сегодня (21.08.) меня вообще чуть кондрашка не хватила в «Ленте»: Стич стоит уже 14999, а Ангел с Демоном — по 12999. Коммунизм…

Один из самых приятных лично для меня дорожных знаков — 1.13 — вкупе с границей посёлка имени Володарского знаменует въезд в родные пенаты, в Республику Карелия. На дне ямки красуется возвещающий об этом щит.

Меня всегда безумно интересовал вопрос: если знаки стоят, как здесь, в десятке метров друг от друга, и на этом отрезке меня, к примеру, снесёт машина — к чьей юрисдикции будет относиться расследование обстоятельств ДТП, к Ленобласти, к Карелии или прямо к небесной канцелярии? На пудожской трассе всё было яснее: ферма над дорогой, на ней с одной стороны Вологда, с другой Карелия. А вот чья тут территория на этих десяти метрах, вообще непонятно. Может, это даже и не Россия?

В Другой Реке начинаются геологические страдания. Рядом с дорогой — громадные каменоломни. Груды колотых глыб навалены высотой чуть не с пятиэтажный дом. Единственный транспорт, которым их можно отсюда доставлять — автомобильный, а единственная дорога — вот эта самая Петрозаводск — Ошта, нещадно раздалбываемая камневозами. В Рыбреке, впереди, ещё один громадный карьер (щебёночный, что ли), и вот там есть какой-то причал, оттуда можно возить камни по воде. Но большая часть нагрузки приходится-таки на автодорогу. Не знаю, какие параметры должны будут заложить федералы при капитальном ремонте трассы (а с этого года она отошла-таки федералам), но от камневозов здесь никуда не деться.

Примерно тогда же, когда я проезжаю карьеры, впереди обозначается туча. Вид у неё довольно противный, и я уже предвкушаю перспективу ехать до дому под дождём. Впрочем, всё опять получается по наилучшему сценарию: дождь успевает пройти впереди меня и рассеяться, на меня так и не попадает ни капли, но весь оставшийся путь я еду по мокрой дороге.

Проезжая длиннющую Рыбреку, на протяжении которой трасса трижды переименовывается, становясь Детской, Советской и, наконец, Рудной, любуюсь красивыми домиками по сторонам и премерзейшим камневозом впереди. То ли у него перегруз, то ли камни неудобной формы, то ли просто дорога такая — но он явно боится почечной колики (чтобы камни не сдвинулись) и еле ползёт. При этом он адски громыхает и чертовски вонюч. Я даже не могу понять, что это за вонь. Скорее всего, это солярка, но даже во времена издыхания муниципальных автобусов в Петрозаводске, когда по городу ползали последние Икарусы-«гармошки», окутанные чёрным дымом, от них несло не так мерзко.

Замедляюсь, еле тащусь, фотографирую домики, груды щебня и дорожные знаки, но через полчаса в Каккарово опять оказываюсь на колесе у шайтан-арбы. Пять минут, укутав нос в бафф, тащусь за этим чудовищем (у обоих 21км/ч), потом собираю все силы, ускоряюсь прямо по кочкам и «гребёнке» до 35 и обгоняю чадящего монстра. Теперь он громыхает сзади, но вокруг меня хотя бы нет дыма. Какое-то время он сзади, потом начинается асфальт, и я притормаживаю, намереваясь пропустить камневоза и не маячить у него перед носом. Но он, въехав на асфальт, тоже устраивает себе перекур — а может, проверяет, на месте ли камни. Обгонит он меня только минут через десять.

Традиционный #велозакат настигает на трассе, как раз после обгона камневозом. Солнце прямо по курсу (ощущения странные: вроде бы только что было то же самое, но ехал от дома, и озеро было впереди, а теперь озеро справа, я еду домой, а солнце где висело, там и висит), но погружается в ту самую тучу, что оросила дорогу незадолго до моего проезда. Дорога благодаря камневозным фурам раздолбана донельзя, местами её опять же подлатали,но, к счастью, не «Йфуном», а нормальным «Тайфуном»: в норме сахар, сливки, кофе и битум, и щебёнка. Хотя трясёт на большинстве участков всё равно нещадно. Ну, и поражаюсь способности дорожников разбрасывать знаки где попало. Стоит «сужение дороги», «40» и «дорожные работы» — а свежие шлепки заплаток начинаются в пяти километрах от этого места. Прекрасно.

Перед Шёлтозером вижу самопальный указатель «Васин родник». Заинтригованный, отправляюсь по стрелке, прихватив бутылку. В паре десятков метров от дороги вижу симпатичный источник. Он, похоже, достаточно старинный — рядом в болотине аж крест торчит, хотя сам колодец обустроен вполне современным бетонным кольцом с массивной дощатой крышкой.
Доливаю бутылку (в ней ещё около литра колы) доверху, выпиваю из надетой на колышек посудины с поллитра родниковой воды, мысленно благодарю неизвестного мне Васю и еду дальше. Это, конечно, куда как приятнее, чем речная вода из Тубы днём в воскресенье.

Солнце заходит долго и мучительно, спустя почти час после снимка, где оно висит над проёмом шоссе, небо ещё ярко окрашено в закатные тона. Начинает появляться туман, но его не так много, как накануне. Последние отсветы цветного неба я ловлю в Вехручье, где у дороги высится остов разрушающейся каменной церкви.

Перед Шокшей дорога начинает взбираться на какую-то кручу (может, там тоже малиновый кварцит внутри холма, кто его знает), известив об этом соответственным знаком с добавлением, что счастье растянется на 600 метров. Какое-то время еду, потом соображаю, что скорость у меня почти пешеходная, километров семь в час, и никакого смысла крутить педали в общем-то нет. Остаток подъёма прохожу пешком, даже успеваю отдохнуть, и тут же вознаграждаюсь спуском протяжённостью в 900 метров, который выносит меня прямо в посёлок.
Следующие 45 километров уже ничем не примечательны. Фотографировать нечего, ибо темно и скучно. От Педасельги начинается знакомый участок пути (чёрт побери, почему мне казалось, что там хороший асфальт?). На орзегской развилке въезжаю в кучу какого-то стекла и мусора на дороге — уже дома выяснится, что это последствия ДТП четырьмя часами ранее, где влетел в такси и разбился мотоциклист.

Проезжаю мемориальное кладбище Красный Бор, — тоже, как и Сандармох, место расстрелов времён Большого террора, но в полночь, само собой, туда не заезжаю, и симметрично уравновесить начало и конец путешествия не получается.

В четверть первого торможу у стелы на въезде в Петрозаводск и чисто для протокола, подсветив её фонарём, фотографирую на её фоне велокомп.

Несмотря на изрядную усталость и почти полный автопилот, не еду через улочки старой Кукковки, а с Вытегорского шоссе сворачиваю в новые кварталы на Белинского, откуда лесом выезжаю на Карельский проспект. Странно, но на грунтово-лесном отрезке не просто много, а очень много воды. Мимо проплывает «Лента», мысленно благодарю её за Стича, который-таки не подвёл, проезжаю надоевший до чёртиков маршрут от кольца до кольца (через неделю он станет регулярным до следующего лета), и на древлянском кольце утыкаюсь в любопытное мероприятие — «провези через город башенный кран и ничего не сломай». Тягач, нагруженный громадными металлоконструкциями, в сопровождении машинок с табличками «Большая длина» и аварийщиков троллейбусной контактной сети продирается через увешанные проводами дебри кольцá.

Поняв, что к ним соваться не стоит, вылезаю на тротуар и тут же встречаю друга, который возвращается верхом на стелсе после каких-то своих дел. Болтаем с ним прямо на месте встречи, потому что я чувствую, что, пойди я его проводить — я забуду, где я, кто я, куда мне надо и что я забыл в этом странном городе. Хотя надо было проводить — тогда цифра на велокомпе, сфотканном у ступеньки подъезда, была бы круглее.
Хотя велокомп один шут врёт, и реальная картинка — совсем не такая красивая, хотя и близкая.

Как любил писать Д.И.Хармс — вот, собственно, и всё.

Полный фотоальбом — здесь.

А в финале пусть будут слова с креста, стоящего над привольными лугами, что раскинулись окрест деревни Щелейки Подпорожского района Ленинградской области, на обочине трассы 41К-147…